tbc

И вот день рождения принцессы Эли настал, и ей позволили всплыть на поверхность. Неразлучная троица Вилли, Шерман и Густав поплыли наперегонки за ней. Их никто не удерживал, так как целая свита провожала принцессу, которая восседала в карете из огромной розовой раковины, сверкающей по краям белоснежными жемчужинами.
Дойдя до установленной владыкой черты, за которую ни один житель царского двора не должен был переплывать, процессия остановилась. Дальше мола плыть только Эли со своей старшей фрейлиной.
Вилли переглянулся с друзьями, и троица скользнула в сторону большого кораллового куста и скрылась. Царь нахмурился, но ничего не сказал.

Сколько было рассказов, когда Эли вернулась назад! Ну, а лучше всего, рассказывала она, как было приятно лежать в лунном свете на отмели, когда море спокойно, и рассматривать большой город на берегу, сверкающий огнями, словно сотнями мерцающих звезд, слушать музыку, которая лилась из глубины города, шум и гул экипажей и людей, видеть пусть издали колокольни и шпили, слушать звон колоколов. И сестры понимали, что нравилось потому, что как раз туда ей было нельзя, потому ее туда и тянуло больше всего.
Она была так увлечена увиденным, что не заметила невдалеке своего непоседливого, непослушного братца, который так же с раскрытым ртом разглядывал все вокруг и, забыв об осторожности, приподнимался, чтобы услышать звуки «королевства» людей.
Вилли был тогда на поверхности в первый раз, тайком, рискуя получить приговор никогда больше не всплывать. Но любопытство взяло верх, и принц вместе со своими неразлучными друзьями, которых несколько дней уговаривал, совершил запретное.
Принц жадно внимал рассказам сестры, которая тараторила без умолку, то задумчиво закатывая глаза, то весело вскидывая длинные ресницы, и смеялась.
А потом, вечером, долго стоял у открытого окна и снова смотрел наверх сквозь темно-синюю воду и думала о большом городе, шумном и оживленном, и ему казалось даже, что он сейчас слышит звон колоколов.

Том еще долго оглядывался, пока они совсем не скрылись в темноте.
Вилли все это время лежал в воде, боясь шелохнуться и почти не дышал. Сердце его от страха стучало так, как если бы тысячи мальков проплыли стаей мимо.
«Чуть не попался!» – выдохнул он, когда увидел, что в полной безопасности. – Надо спешить домой, а то попадет мне».

Вилли долго не мог заснуть. Он все вспоминал тех двух людей, первых людей, которых он увидел так близко. Их голоса, странный вид. Он все не мог представить, где же крылья-плавники у них могли находиться, ведь тот парень сказал: жаль, что мы улетаем… Улетаем. Вилли помнит из рассказов Оаннеса, что птицы летают… Но он никогда не рассказывал, что люди тоже могут… Странный, непонятный, но такой влекущий к себе мир людей…

А ночью ему снился тот парень с ясными и сверкающими лунным блеском глазами, плавающий – то есть летающий – вокруг статуи в саду Оаннеса, взмахивая широкими плавниками, и улыбался, гладя на Вилли.

В этот раз он поплыл один. Небо было сплошь золотое, а облака – ах, у него просто не было слов описать, как они красивы и причудливы! Красные и фиолетовые, они плыли по небу так плавно и величаво, но быстрее неслись они к солнцу, точно длинная белая вуаль, стая диких лебедей – большие красивые птицы с широкими крыльями, с которыми часто сравнивал свою возлюбленную Оаннес.

Вилли тоже захотелось к солнцу, и он поплыл в сторону алого заката, но огненный шар погрузился в воду, и розовый отсвет на море и облаках погас. А интересно, те люди, Том и Георг, подлетают к солнцу? – Вилли вздохнул и посмотрел на свои руки, потом на плавники и скатился с того самого камня, на котором теперь всегда любил сидеть. Он кувыркался, переворачивался в ласковой воде и думал, что плавать куда приятнее.

И вот настал день совершеннолетия Эми. Она была смелее остальных сестер и проплыла в широкую реку, которая впадала в море. Вилли не замедлил поплыть за нею. Конечно, сестра заметила его, но ничего не сказав, потянула его за руку, и они поплыли вместе, молча поглядывая друг на друга и улыбаясь.

Они увидела там зеленые холмы с виноградниками, а из чащи чудесного изумрудного леса выглядывали макушки дворцов и усадеб. Вилли услышал, как поют птицы, а солнце пригревало так сильно, что им не раз приходилось нырять в воду, чтобы остудить пылающие лица.
В бухте им попалась целая стая маленьких человеческих детей, они бегали нагишом и плескались в воде. Они напоминали стаю мальков, резвящихся в лучах солнца, проникающих глубоко на дно.
Вилли захотелось поиграть с ними, но они испугались морских чудовищ и убежали, а вместо них явился какой-то черный зверек – «собака» – пояснил Вилли испуганной сестре, ей ведь еще ни разу не доводилось видеть собаку, в отличие от Вилли, который уже довольно смело подплывал к берегу. Собака залаял на них так страшно, что незваные гости перепугались и уплыли назад в море.
Вилли и Эми поражались чудесному лесу, зеленым холмам и прелестным детям, которые умеют плавать, хоть и у них и нет рыбьего хвоста.
Сестра держалась в открытом море и считала, что там-то и было лучше всего: море видно вокруг на много-много миль, небо над головой как огромный стеклянный купол. Видели они и корабли, только совсем издалека, и выглядели они совсем как чайки, а еще в море кувыркались резвые дельфины и киты пускали из ноздрей воду, так что казалось, будто вокруг били сотни фонтанов.

Когда они были глубоко в море, сестра все никак не могла прийти в себя от испуга. Ее сильно трясло, и Вилли успокаивая ее, обнял и гладил, успокаивая, будто он был старше ее.
– Вилли, ты просто неисправим, – успокоившись сказала Эмми, – ты испортил мой день…
Парню было стыдно – ведь она так и не насладилась своими сутками, как хотела, теперь сестра побоится всплывать на поверхность целый год. Он виновато посмотрел на нее. Эми гневно смотрела на него, но увидев кровь на виске брата, она испуганно дотронулась до него и сказал:
– Всё, поплыли домой, а об этом я отцу не скажу.

Вилли лежал у себя в раковине и думал, почему люди так агрессивно были настроены, почему они хотели причинить им боль, если даже не знали их?… Эти вопросы он мог задать только одному обитателю их мира, и он поплыл к нему. Несмотря на то, что была глубокая ночь.

tbc